“

реальность вымысла
и вымысел реальности
переплелись ветвями
и поддерживают друг друга

кабинет — или то, что когда-то им звалось, — кажется меньше, чем есть на самом деле, и больше, чем должен быть. в нём пахнет сушенной глицинией, гармолой, полынью и чем-то ветхим, припорошенным пылью часовых стрелок. по левой его стене тянутся заставленные полки шкафа, которые невозможно пересчитать, и покосившееся под тяжестью барахла дверцы. качает лапкой там, где должна была бы стоять макулатура, манэки-нэко, отгоняя стаю собак инухарико и тревожа развешанные повсюду колокольчики судзу. лгущие птицы испугались больших зверей и упали, царапая румяными щеками пожелтевший лак. скромно напоминают о своем присутствии редкие книги — которые принято читать только в чётные дни чётных месяцев, — выпячивая затертые корешки.

в самых же дальних его уголках прячутся пепельные духи крыс и архивные документы, никак не связанных ни с прошлым, ни с настоящим, ни с будущим — ни школы, ни кого-либо ещё.

по правую сторону стоят этажерки, горшки с цветами, натасканные с классных кабинетов, стеллаж в потолок. на стене висит подсохший пучок зелени в компании двух обрывков бумаги, заляпанных чернилами. один из них (тот, что покрупнее) крикливо гласит: «НЕ ЕСТЬ». второй (скорее украшенный, нежели исписанный) снисходительно поясняет красивым почерком: «трава забвения». на той же стене висят маски, ловцы снов, сухоцветы, оптовые обереги, самодельные обереги, перья, карта Иваки со множественными отметками,  пробковая доска, которой не видно под рисунками и записками, отдельно рисунки (на которых невозможно разобрать происходящее), отдельно записки (на которых невозможно разобрать написаное).

клуб паранормальных явлений не любит зрителей и самозванцев, зевак, расхитителей сокровищ. он прячет от них свои двери, стирая те ластиком.