— EY! OH MY GOD--

моцарт задыхается, сбиваясь с визгливой подпевки на хохот, и из глаз у него сыпятся искры всех цветов: красные, синие, желтые, пурпурные, изумрудные. он собирает их дрожащими пальцами, перемешивая воедино с подсохшими бобами и клочками бумаги, чеками, позабытой в карманах ерундой. греет в ладонях, покуда те не обернутся пёстрой россыпью конфетти, рвущейся от тепла к ветру, и дарует волю.

                                  в-з-м-а-х
                                              ∘ ₊⋆ ∘ ⋅
                                             ∘^{⋅ ∘}
                                     ( за вороной макушкой полосы-тени тянутся перламутровым нимбом.
                                                                                                              да будут святы замызганные углы )

мыльные всполохи едва царапают морок зрачков, привинченный к разгоревшемуся свехновой — тот заливает пространство искалеченной музыкой, ломает ноты на языке и тает в лучах софитов, которых нет, точно состоявшаяся знаменитость близ моря рук. моцарт на всё это безобразие довольно щурится, пока бирюзовую штанину рвёт неожиданная симпатия пола, залитого какой-то липкой двухтысячелетней дрянью, и проворачивает свой ритуал по созданию фейерверков из подручных средств ещё пару раз, вместе с тем ободряюще покрикивая.

настроение было реально классным. сегодня всё шло как по шипящему маслу, как надо. соклубник высказался и стал пуст. затухает, роняя на мягкую обивку микрофон, и юноша, слегка разочарованный резким окончанием концерта, хмыкает:

— бл-я-я, — протяжно, противно, точно скрипом ногтей по школьной доске, — на самом сладком оборвал. там же такой куплет должен был быть, в нём же вся суть. к девчонкам после такого даже не думай приближаться.

— сенсей покажет, как дорожки к пляжам майами слезами фанатов прокладывать. лучше присядь.

моцарт соскакивает со своего места, колдует над техникой и, ведя плечом, неспешно выпрямляемся.

те прячутся в месте, куда они спрятали свои истинные имена, укрывая от сглаза, змеиных языков и своих теней. или, возможно, где когда-то их нашли. пообещав, что никогда не вернутся.

— EY! OH MY gOD-

моцарт задыхается, сбиваясь с визгливой подпевки на хохот, и из глаз у него сыпятся искры всех цветов: красные, синие, желтые, пурпурные, изумрудные. он собирает их дрожащими пальцами, перемешивая воедино с клочками бумаги, чеками, позабытой в карманах ерундой. греет в ладонях, покуда те не обернутся пёстрой россыпью конфетти, рвущейся от тепла к ветру, и дарует волю.

                                  в-з-м-а-х
                                              ∘ ₊⋆ ∘ ⋅
                                             ∘^{⋅ ∘}
                                     ( за вороной макушкой полосы-тени тянутся перламутровым нимбом.
                                                                                                              да будут святы замызганные углы )

мыльные всполохи едва царапают морок зрачков, привинченный к разгоревшемуся свехновой — тот заливает пространство искалеченной музыкой, ломает ноты на языке и тает в лучах софитов, которых нет, точно состоявшаяся знаменитость близ моря рук. моцарт на всё это безобразие довольно щурится, пока бирюзовую штанину рвёт неожиданная симпатия пола, залитого какой-то липкой двухтысячелетней дрянью, и проворачивает свой ритуал по созданию фейерверков из подручных средств ещё пару раз, вместе с тем ободряюще покрикивая в такт и куда попало — левое, пятое, всякое.

— really-really!!
               ДАВАЙ, РОДНЕНЬКИЙ,
                                эти зазнавшиеся неудачники из соседней явно бросили нам вызов! ПОКАЖИ ИМ!

настроение было реально классным. дела шли как по шипящему маслу, как надо, и он разве что не мурлыкал ( хотя и был к тому близок ). праздники моцарт обожал до обсессии, откровенного помешательства, растянутого мишурой на несколько потрясающих дней. каждый трепетно ждал, насилуя календари, а готовился так, что удавились бы от зависти и императоры с их многомиллиардными бюджетами, и прабабка с навязчивым желанием стащить всё, что не прибито к земле, и стилисты леди гаги.

но «сегодня» — день в квадрате особенный. моцарт об этом не скажет, но признается остальным и себе самому застрявшими высверками в отполированном янтаре, ямочками в уголках рта, щенячьей живостью. в рюкзаке — полежавшие эхо-маки. 

соклубник высказался и стал пуст. затухает, роняя на мягкую обивку микрофон, и юноша, слегка разочарованный резким окончанием концерта, скулит:

— бл-я-я, — протяжно, противно, точно скрипом ногтей по школьной доске, — ариана гранде нервно курит в сторонке.

— сенсей покажет, как дорожки к пляжам майами слезами фанатов прокладывать. упадешь. лучше присядь.

моцарт соскакивает со своего места, колдует над техникой и, ведя плечом, неспешно выпрямляемся.

[indent] тенепляс говорит:
[indent]  [indent] — чудо моё-

[indent]  [indent] а она слышит надрывы вранового голоса и от этого в гортани что-то начинает дрожать с новой силой.

[indent] тенепляс говорит:
[indent]  [indent] — доченька моя.

[indent] [indent] а она цепенеет, точно под голодным и липким взором зверья, обнажившим клыки; чувствует в каждом своём движении — даже самом маленьком, незначительном,—  колдовское проклятье смерти, что идёт по выгоревшим следам. утопает в тяжелом набате сердца. крепко жмурится. старается не дышать.


[indent]  [indent] тенепляс говорит:

[indent]  [indent]  [indent] — только не плачь, хорошо?


[indent]  [indent]  [indent] и у неё
[indent]  [indent]  [indent]  [indent] рвётся                               _аорта.

да звездоцап бы побрал всех этих воронов и ворон, если бы могла — сама и вместо него обратилась птицей чёрною, закопалась бы в перья, клювом небо пронзила.

ветролом их узнает. даже если бы забыл имена, запахи, морды, аккорды растянутых голосов — вспомнил бы по вереницам шрамов на шкурах, надорванным частям тел и стесанным скулам. ночь ставшего явью кошмара изувечила одних и изуродовала других, но абсолютно каждого наградила меткой.

раньше он ненавидел. так ярко и слепо, что был готов наброситься на шиповничек, невзирая на разницу в росте и возрасте. теперь шиповничек нет.

Отредактировано издатель (05.05.2023 07:51 pm)

обиды, былые принципы — всё похоронено с собственными костями, хрустит на рядах пожелтевших зубов голодного чёрного зверя, кутает дымом макушку. он сядет около соплеменницы, держа подбородок прямо.

тоширо окидывает его взглядом. не, сликшком взрослый. слишком старый. через пять, может шесть, лет у него пробьются первые предсмертные седины. предсмертные - потому что в картине мира тоширо люди не жили дольше тридцати, если ещё не успели завести детей. а он не был похож на того, кто обременен родительской тяжбой. этого в нем не было. не чувствовалось. подобные вещи просачиваются соком опыта, клеймом через выглаженные, но заношенные рубашки, брюки, отражаются в глянце (глазури) начищенных старых туфель. у него этого всего нет. он чист и вылизан, точно мартовский кот под оранжевым светом луны. он, возможно, даже молод. молод? и вместе с тем — стар.

ветролом бесцветно щурится на чужие кивки, довольствуясь этой резкой сменой приоритетов и тактик; едва подавляет чешущий горло смешок, подмечая, как туманный кот — не иначе, что жадная до чужих масок-морд и девичьих сердец мантикора, — расходится трещинами и проливает под лапы былые краски, наспех себя самого выворачивая изнанкой с чередой неприглядных швов. точно котёночек, раззадоренный новой сказкой после наскучившей игры. и словами тому под стать.

откуда-то, да, — пепельный молча обвивает лапы хвостом, мельком перекидываясь взором и к багульнице, переживающей в данную секунду излишне рельефное_осязаемое дежавю со сладостным привкусом ученических лун. и веет какой-то всеобщей теорией заговора, поработившей умы, словно мерзкий мозговой паразит, и их предсказуемой глупостью, и его скукой. да уж. похоже, идея о том, что своего врага нужно хоть чуточку знать, некоторых обошла вовсе. может, наличие каких-либо идей, а не низменных животных порывов, в принципе.

впрочем, какие племена, такие и воины, да? он не питает особых надежд. после своего пробуждение в палатке целителя и свалившихся на него новостей ветролом в целом позабыл значение такого слова, как «вера» — в порядочность, поддержку предков, законы. соплеменников. странно ждать чудес от тех, кто слепо руководствуется волей кровавого неба и потакает ему. даже когда оно молчит. даже когда оно отбирает, выдирая куски из тела и психики. даже когда оно делит на тех, кто достоин жизни, и тех, кто нет.

воин листвы постукивает кончиком хвоста по сырой земле. касается изучающим мёдом чужеземных кошачьих линий — гудящих медных пожаров, что более не вернулись огнём, но затухли, оставив после себя спокойный и мягкий пепел; исполинских неспешных движений, застрявших в переливах авантюрина как манерами, так оттенком.

он едва ведет ухом, прислушиваясь к полосатым речам частокола да всплескам болотных голосов. там, в шорохах чужих нот, разумеется, ничего важного — пара любезностей, синицами выпущенных улыбок и синицами в когтях улыбок зажатых.

впрочем, какие племена, такие и воины, да? он уже не питает особых надежд. после своего пробуждение в палатке целителя и свалившихся на него новостей ветролом в целом позабыл значение такого слова, как «вера» — в порядочность, поддержку предков, законы, своих соплеменников. странно ждать чудес от тех, кто слепо руководствуется волей кровавого неба и потакает ему. даже когда оно молчит. даже когда оно отбирает, выдирая куски из тела и психики. даже когда оно делит на тех, кто достоин жизни, и тех, кто нет.

воронёнок смотрит на пищу без желания. отказывается. знает, что если сейчас надкусит хотя бы кусочек, её неминуемо вывернет за палаткой. улыбка выходит кривой. ответ — смятым.

— эм... нет, спасибо тебе большое, — взглядом зарывается куда-то под лапы, за чужую спину, к горизонту; прячется, в напускной безучастности стараясь повести плечом как можно естественнее, — я уже поела.

                       память о ранах соплеменников. о ранах т▒непля▒а.
                       цель о ▒▒▒▒▒▒ ▒▒▒▒▒▒▒.
                       память о ж▒▒т▒е ▒о▒▒ч▒ ▒в▒▒д.
                                                                    .
                                                                         .          .

                                                          НЕ СЕЙЧАС.
                                                                            ( не думай об этом сейчас. )

[indent] раз. два. три.
                             море волнуется.

[indent] туманная дева осторожно откладывает сорванное в сторону, подергивает краем уха на чужие слова и невольно, пускай внутренне того не желает вовсе, вслушивается. церемонии, ночь половины луны, медные приказы — это совсем не её дело, она ничего не решает и никого не сможет уберечь, даже если очень того захочет, но на перезвонах кошачьих голосов в голове возникает что-то ещё: неясные образы, отпечатавшийся на хрусталиках глаз страх безудержный и животный, память и общая цель.

[indent] под лапами — маргаритки. омела выскальзывает из разговора, склоняясь над лепестками цвета лазурного неба. а воронёнок, тень себя самой, думает, что скрывать факт того, что она всё это время бессовестно их подслушивала, слишком глупо. внимательно протягивает янтарные нити взора к ворохам серебра и авантюрина, всматриваясь получше и рефлекторно кивая согнутой спине. медуница. на слух звучит сладко. вскидывая подбородок повыше да осматривая пространство на предмет нужного, она секундой думает, не показать ли целительнице собственную подстилку, усыпанную сухими цветками.

[indent] и вздрагивает всем телом, стоит пятнистой царевне подать свой голос. не сразу понимает, к кому конкретно та обращается. следит за направлением солнечных лучей и, созерцая, как покачивает головой племенная зарница, стынет вовсе — не из-за жестов, но из-за признания. и это всё похоже на какой-то затянувшийся ночной кошмар, хрустальный и шаткий сон, который хвостом взмахнуть да развеять; в холодном поту, под гул разогнавшегося сердца, но как можно скорее — п-р-о-с-н-у-т-ь-с-я.

               «  знала?
                              знала, что в той пещере вас̶ ̶ж̴д̵ё̷т̷ ̶т̶̧̃о̸͕̐л̸̥͝ь̸̻̉к̸̫͐о̶̻̑ ̵̰͊с̴̠̰̤̕͘м̶̧̮̗͂͋̎·̶̮̜̗р̷̥̊̚т̶͓̓ь̴̧͉͍͂̄?̵̧̛͛  »

[indent] тишина кажется тяжелее слов — она молчит.
[indent] взглядом не липнет, а ввинчивается.

[indent] может, оттого тенепляс и ушел? может, тенепляс просто не был готов видеть, как близкие,

как-прежде-уже-не-будет.

а ей бы так хотелось остаться в чарующем «прежде» — точно стрекоза, запечатанная в холодном янтаре. не взрослеть ; не расти ; не сталкиваться изо дня в день со всеми этими осточертевшими переменами.

вора — грязнокровка, которая только-только начнет пытаться нащупать племя и собственное единство с ним под дрожащими лапами. раньше ей нравилось убегать в лес и прятаться в нём от одиночества.